Неточные совпадения
Выдумывать было не легко, но он понимал, что именно за это все
в доме, исключая Настоящего Старика, любят его больше, чем брата Дмитрия. Даже доктор Сомов, когда
шли кататься
в лодках и Клим с братом обогнали его, — даже угрюмый доктор, лениво шагавший под руку с
мамой, сказал ей...
«
Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро
пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился
в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за
мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть окно, Клим увидал, что учитель и мать
идут по дорожке сада;
мама отмахивается от комаров концом голубого шарфа, учитель, встряхивая медными волосами, курит. Свет луны был так маслянисто густ, что даже дым папиросы окрашивался
в золотистый тон. Клим хотел крикнуть...
— Ах, как жаль! Какой жребий! Знаешь, даже грешно, что мы
идем такие веселые, а ее душа где-нибудь теперь летит во мраке,
в каком-нибудь бездонном мраке, согрешившая, и с своей обидой… Аркадий, кто
в ее грехе виноват? Ах, как это страшно! Думаешь ли ты когда об этом мраке? Ах, как я боюсь смерти, и как это грешно! Не люблю я темноты, то ли дело такое солнце!
Мама говорит, что грешно бояться… Аркадий, знаешь ли ты хорошо
маму?
Объясню заранее: отослав вчера такое письмо к Катерине Николаевне и действительно (один только Бог знает зачем)
послав копию с него барону Бьорингу, он, естественно, сегодня же,
в течение дня, должен был ожидать и известных «последствий» своего поступка, а потому и принял своего рода меры: с утра еще он перевел
маму и Лизу (которая, как я узнал потом, воротившись еще утром, расхворалась и лежала
в постели) наверх, «
в гроб», а комнаты, и особенно наша «гостиная», были усиленно прибраны и выметены.
Но у Макара Ивановича я, совсем не ожидая того, застал людей —
маму и доктора. Так как я почему-то непременно представил себе,
идя, что застану старика одного, как и вчера, то и остановился на пороге
в тупом недоумении. Но не успел я нахмуриться, как тотчас же подошел и Версилов, а за ним вдруг и Лиза… Все, значит, собрались зачем-то у Макара Ивановича и «как раз когда не надо»!
За границей,
в «тоске и счастии», и, прибавлю,
в самом строгом монашеском одиночестве (это особое сведение я уже получил потом через Татьяну Павловну), он вдруг вспомнил о
маме — и именно вспомнил ее «впалые щеки», и тотчас
послал за нею.
«Тут одно только серьезное возражение, — все мечтал я, продолжая
идти. — О, конечно, ничтожная разница
в наших летах не составит препятствия, но вот что: она — такая аристократка, а я — просто Долгорукий! Страшно скверно! Гм! Версилов разве не мог бы, женясь на
маме, просить правительство о позволении усыновить меня… за заслуги, так сказать, отца… Он ведь служил, стало быть, были и заслуги; он был мировым посредником… О, черт возьми, какая гадость!»
За границей, после долгого, впрочем, времени, он вдруг полюбил опять
маму заочно, то есть
в мыслях, и
послал за нею.
Было уже восемь часов; я бы давно
пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К
маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я
пошел пешком, и мне уже на пути пришло
в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
— Вот я назло
маме и Хине нарочно не
пойду замуж за Привалова… Я так давеча и
маме сказала, что не хочу разыгрывать из себя какую-то крепость
в осадном положении.
Аня.
Мама!..
Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя
мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь,
мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа…
Пойдем со мной,
пойдем, милая, отсюда,
пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце
в вечерний час, и ты улыбнешься,
мама!
Пойдем, милая!
Пойдем!..
Любовь Андреевна. Посмотрите, покойная
мама идет по саду…
в белом платье! (Смеется от радости.) Это она.
Аня(печально). Это
мама купила. (
Идет в свою комнату, говорит весело, по-детски.) А
в Париже я на воздушном шаре летала!
— Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, — от души сказал Александров. — Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей сестры — управляющий гостиницы Фальц-Фейна, что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же поехал к моей
маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее приехала сюда и захватила бы с собою какое-нибудь штатское платье. А я добровольно
пойду в карцер и буду ждать.
— А теперь, — сказал священник, — стань-ка на колени и помолись. Так тебе легче будет. И мой совет —
иди в карцер. Там тебя ждут котлеты. Прощай, ерш ершович. А я поведу твою
маму чай пить.
Гимназист нахмурился и скрылся. Он
пошел в свою комнату, стал там
в угол и принялся глядеть на часы; два мизинца углом — это знак стоять
в углу десять минут. «Нет, — досадливо думал он, — при
маме лучше было:
мама только зонтик ставила
в угол».
Я
в 6 часов уходил
в театр, а если не занят, то к Фофановым, где очень радовался за меня старый морской волк, радовался, что я
иду на войну, делал мне разные поучения, которые
в дальнейшем не прошли бесследно. До слез печалились Гаевская со своей доброй
мамой.
В труппе после рассказов Далматова и других, видевших меня обучающим солдат, на меня смотрели, как на героя, поили, угощали и платили жалованье. Я играл раза три
в неделю.
— Говорит, что все они — эти несчастные декабристы, которые были вместе, иначе ее и не звали, как матерью:
идем, говорит, бывало, на работу из казармы — зимою,
в поле темно еще, а она сидит на снежку с корзиной и лепешки нам раздает — всякому по лепешке. А мы, бывало:
мама,
мама,
мама, наша родная, кричим и лезем хоть на лету ручку ее поцеловать.
— Пощади нас! — сказала сестра, поднимаясь. — Отец
в страшном горе, а я больна, схожу с ума. Что с тобою будет? — спрашивала она, рыдая и протягивая ко мне руки. — Прошу тебя, умоляю, именем нашей покойной
мамы прошу:
иди опять на службу!
В будни я бываю занят с раннего утра до вечера. А по праздникам,
в хорошую погоду, я беру на руки свою крошечную племянницу (сестра ожидала мальчика, но родилась у нее девочка) и
иду не спеша на кладбище. Там я стою или сижу и подолгу смотрю на дорогую мне могилу и говорю девочке, что тут лежит ее
мама.
«Успокою
маму!» — подумал Саша и предложил ему
пойти пить чай
в столовую.
Увидел
в синем дыму лицо молящейся матери и сперва удивился: «Как она сюда попала?» — забыл, что всю дорогу
шел с нею рядом, но сейчас же понял, что и это нужно, долго рассматривал ее строгое, как бы углубленное лицо и также одобрил: «Хорошая
мама: скоро она так же будет молиться надо мною!» Потом все так же покорно Саша перевел глаза на то, что всего более занимало его и все более открывало тайн: на две желтые, мертвые, кем-то заботливо сложенные руки.
Маша.
Идите, Константин Гаврилович,
в дом. Вас ждет ваша
мама. Она непокойна.
На другое утро, рано, я
пошла на кладбище. Май месяц стоял тогда во всей красе цветов и листьев, и долго я сидела на свежей могиле. Я не плакала, не грустила; у меня одно вертелось
в голове: «Слышишь,
мама? Он хочет и мне оказывать покровительство!» И мне казалось, что мать моя не должна была оскорбиться тою усмешкой, которая невольно просилась мне на губы.
Муаррон. Старуха
в кухне. (Целует другое колено.)
Мама,
пойдем ко мне
в комнату.
Иди за мной и смотри, что я с ней за эти слова твои сделаю! — рявкнул боярин приставу и потащил его, еле дышащего, вслед за собою
в верхний этаж, где
в той же опочивальне молодая боярышня, кругленькая и белая как свежая репочка, седела посреди широкой постели и плакала, трогая горем своим и старых
мам и нянь и стоящих вокруг нее молодых сенных девушек.
Петр(выглядывая из двери). Тише… (Обращаясь
в комнату.)
Иди, отец,
иди к
маме! Ну,
иди же! (Кричит
в сени.) Не пускайте никого!..
«Неужели обо мне забыли дома? — шепчет
в тревоге Буланин, но тотчас же пугается своей мысли. — Нет, нет, этого быть не может:
мама знает,
мама сама соскучилась… Ну, вот,
идет снова дядька… Теперь уж, наверно, меня».
—
Мама, ты не входи ко мне, а только подойди к двери. Вот что… Третьего дня я заразился
в больнице дифтеритом, и теперь… мне нехорошо.
Пошли поскорее за Коростелевым.
— С колоколами. А когда светопредставление, добрые
пойдут в рай, а сердитые будут гореть
в огне вечно и неугасимо, касатка. Моей
маме и тоже Марье бог скажет: вы никого не обижали и за это
идите направо,
в рай; а Кирьяку и бабке скажет: а вы
идите налево,
в огонь. И кто скоромное ел, того тоже
в огонь.
Лариосик. Боже мой, это прямо колдовство! Ведь
мама послала вам телеграмму, которая должна вам все объяснить.
Мама послала вам телеграмму
в шестьдесят три слова.
«Маменька! — стала звать, — маменька! если б ты меня теперь, душечка, видела? Если б ты, чистенький ангел мой, на меня теперь посмотрела из своей могилки? Как она нас, Домна Платоновна, воспитывала! Как мы жили хорошо; ходили всегда чистенькие; все у нас
в доме было такое хорошенькое; цветочки
мама любила; бывало, — говорит, — возьмет за руки и
пойдем двое далеко…
в луга
пойдем…»
Пётр. Мне тоже кажется, что мучительно… Я,
мама, больше не
пойду в гимназию…
Любовь. Глупости,
мама! Какое дело богу, природе, солнцу — до нас? Мы лежим на дороге людей, как обломки какого-то старого, тяжёлого здания, может быть — тюрьмы… мы валяемся
в пыли разрушения и мешаем людям
идти… нас задевают ногами, мы бессмысленно испытываем боль… иногда, запнувшись за нас, кто-нибудь падает, ломая себе кости…
Елена. Что же,
мама… это для меня партия хорошая. Чего ж ждать-то? Мы живем на последнее, изо дня
в день, а впереди нам грозит нищета. Ни к физическому, ни к умственному труду я не способна — я не так выросла, не так воспитана. (Со слезами). Я хочу жить,
мама, жить, наслаждаться! Так лучше ведь
идти за Андрюшу, чем весь свой век сидеть
в бедном угле с бессильной злобой на людей.
Мама засмеялась и похвалила Петечку, что он так умен, и они
пошли домой пить чай с коровкиным молочком. А глупый теленок Васенька так напугался от этого разговора, что весь трясется и думает глупо, по-телячьи: «Боже мой, кажется, они хотят меня съесть, и это прямо-таки ужасно! Нет, лучше убегу я
в лес и там спасусь».
— Пора отложить суету, время вступить вам на «путь». Я сама
в ваши годы
пошла путем праведным, — понизив голос, сказала Варенька. — Однако пойдемте, я вам сад покажу… Посмотрите, какой у нас хорошенький садик — цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый день
в саду, и
мама тоже любит… Какие у нас теплицы, какие растения — пойдемте, я вам все покажу..
«Вряд ли
мама узнает меня», — мелькнуло
в моей стриженой голове, и, подняв с пола иссиня-черный локон, я бережно завернула его
в бумажку, чтобы
послать маме с первыми же письмами.
Анна Фоминишна, моя попутчица, старалась всячески рассеять меня, рассказывая мне о Петербурге, об институте,
в котором воспитывалась она сама и куда везла меня теперь. Поминутно при этом она угощала меня пастилой, конфектами и яблоками, взятыми из дома. Но кусок не
шел мне
в горло. Лицо
мамы, такое, каким я его видела на станции, не выходило из памяти, и мое сердце больно сжималось.
— Э, полно, — отмахнулась она, — нам с тобой доставит удовольствие порадовать других… Если б ты знала, Галочка, как приятно прибежать
в класс и вызвать к родным ту или другую девочку!..
В такие минуты я всегда так живо-живо вспоминаю папу. Что было бы со мной, если бы меня вдруг позвали к нему! Но постой, вот
идет старушка, это
мама Нади Федоровой, беги назад и вызови Надю.
— Наталью взяла с собой
мама, чтобы она помогала ей одеваться во время представления, а Акулина
пошла в лес за грибами. Папа, отчего это, когда комары кусаются, то у них делаются животы красные?
— A ты знаешь, — вставила свое слово Тарочка, — сегодня должен придти ответ от твоей
мамы: наша
мама послала ей длинное письмо, где написала все подробно о твоей болезни и поправке.
Мама боялась писать раньше, пока ты так была больна, чтобы не растревожить твою
маму. Она только телеграфировала ей, что напала на твой след, что скоро отыщет тебя, и что ты
в безопасности. Но на телеграмму ответа не было. Верно твоя
мама искала тебя и отсутствовала дома.
Сладкий сон приснился Тасе. Точно она
идет по саду
в их чудном «Райском» и никого не находит там — ни
мамы, ни Марьи Васильевны, ни няни с Леной.
— Когда ты был еще там, бывали ночи,
в которые я не спал, не мог заснуть, и тогда ко мне приходили странные мысли: взять топор и
пойти убить всех:
маму, сестру, прислугу, нашу собаку. Конечно, это были только мысли, и я никогда не сделаю.
Луговину уже скосили и убрали. Покос
шел в лесу. Погода была чудесная, нужно было спешить.
Мама взяла человек восемь поденных косцов; косили и мы с Герасимом, Петром и лесником Денисом. К полднику (часов
в пять вечера) приехала на шарабане
мама, осмотрела работы и уехала. Мне сказала, чтобы я вечером, когда кончатся работы, привез удой.
Сумерки. Распряжешь и напоишь свою лошадь, уберешь упряжь, выкупаешься
в верхнем пруду и
идешь домой ужинать. Тело, омытое от пота и пыли, слегка пахнет прудовою тиною,
в мускулах приятная, крепкая истома.
Мама особенно ласково смотрит.
Под ветром и проливным дождем
мама,
в сопровождении дворника Фетиса,
пошла с фонарем к реке.
У
мамы стало серьезное лицо с покорными светящимися глазами. «Команда» моя была
в восторге от «подвига», на который я
шел. Глаза Инны горели завистью. Маруся радовалась за меня, по-обычному не воспринимая опасных сторон дела. У меня
в душе был жутко-радостный подъем, было весело и необычно.
Когда буду
идти из гимназии,
мама сказала, — зайти
в библиотеку, внести плату за чтение. Я внес, получил сдачу с рубля и соблазнился: зашел
в магазин Юдина и купил пятачковую палочку шоколада. Отдаю
маме сдачу.